Врачи-патологоанатомы большинству обывателей представляются не иначе как здоровенными бородатыми дядьками в окровавленных фартуках, настолько суровыми, что могут на вскрытии держать нож в одной руке, а бутерброд с ливерной колбасой - в другой .

Улыбчивая девушка, врач-патологоанатом с семилетним стажем Ольга Конопляник , развеивает для читателей сайт это и другие заблуждения о своей профессии.

"Вскрытие - процесс творческий!"

Патологоанатомы - люди чуткие: никогда не режут по живому. (с)

"Вопреки расхожему мнению, работа врача-патологоанатома вовсе не заключается в том, чтобы целыми днями стоять над секционным столом и неустанно резать умерших людей. Сейчас в нашей практике вскрытий становится все меньше - они занимают, наверное, всего около 10% работы врача. Да, может быть и по 2-3 вскрытия в день, но бывает и ни одного.

Родственники умерших, конечно, не всегда рады вскрытию, иногда дело доходит до истерик… Но с другой стороны, всем ведь хочется, чтоб их хорошо лечили, чтоб врачи досконально знали болезни и их проявления. А вскрытие - это и наиболее точный диагноз, и возможность (прежде всего лечащим врачам) взглянуть "изнутри" на результаты своего труда, найти возможные ошибки и в будущем - способы их избежать.

Вообще, вскрытие - процесс творческий, требующий немалого напряжения ума, логики и даже фантазии. Случается, что причина смерти не лежит на поверхности, - тогда привлекаются дополнительные методы исследования, всегда обязательно последующее микроскопическое исследование кусочков органов и тканей. Иногда нужен не день и не два, чтобы диагноз "созрел" и оформился в адекватное заключение о причинах смерти. Так что это в каком-то роде даже похоже на детективное расследование.

Сам по себе процесс вскрытия некогда живого человека многим представляется чем-то из разряда фильмов ужасов. В реальности все проще, спокойнее. Обычно всю "грязную" работу в нашем случае делает санитар, то есть извлекает комплексом все органы, после работы врача укладывает их обратно и готовит тело к погребению. Это хорошая помощь, хотя большинство врачей все-таки имеют и опыт самостоятельного извлечения органокомплекса".

"Почти каждый второй ЖИВОЙ пациент проходит через руки и глаза патологоанатома"

"Второй раздел работы патологоанатомов, несоизмеримо больший, и важность его переоценить просто невозможно, - это исследование биопсий. То есть взятие кусочков органов, тканей или образований у живых пациентов. Плюс исследование под микроскопом всего операционного материала: а это удаленные органы (аппендикс, матка, желчный пузырь и т.д.), опухоли всяческие... Здесь наша задача - опять-таки точный диагноз. Количество таких исследований исчисляется сотнями тысяч в год на область.

И далеко не каждый больной знает, что диагноз-то ему ставит патологоанатом, и только после этого врачи других специальностей на основании нашего заключения назначают лечение. А когда говоришь, что почти каждый второй пациент проходит через руки и глаза патологоанатома, то верят очень немногие и все-таки предпочитают не сталкиваться с нами при жизни, хотя наверняка уже побывали под "зорким оком" кого-то из нас.

Еще бывают в нашей практике срочные биопсии (интраоперационные) - на них нам дается 15-20 минут, а пациент в это время ждет на операционном столе результат, от которого может зависеть дальнейший ход операции и чья-то судьба.

Вообще, биопсийная работа эмоционально гораздо более напряженная, чем вскрытие, ведь твое заключение может кого-то успокоить, кому-то может стоить жизни, кому-то подарит надежду, а кому-то принесет море слез, и волей-неволей триста раз подумаешь над тем, что видишь в микроскопе".

"Между прочим, эта профессия довольно популярна!"

"Мое желание стать именно врачом-патологоанатомом возникло спонтанно, где-то на третьем курсе медвуза, и оформилось, когда нас, студентов, сводили на вскрытие. Потом был сложный путь распределения - и вот она, цель, достигнута.

Конечно, многие знакомые, да и не все родственники, понимают такой "странный" выбор... Да еще для девушки. Кое-кто до сих пор надеется, что я изменю специальность. Но большинство, в том числе родители и муж, воспринимают профессию вполне адекватно. А тем, кто относится предвзято, проще сказать, что я на фабрике конфетки в коробочки укладываю, тогда и запах шоколада от меня послышится, а не какой-то другой.

Профессия патологоанатома, кстати говоря, очень даже популярная, несмотря на жуткие представления и далеко не самую высокую зарплату… На шестом курсе среди будущих выпускников-медиков всегда находится не один желающий, но не у каждого получается попасть в наши ряды. Ведь здесь нужно быть отличным специалистом во всех областях, разбираться буквально во всех болезнях, обладать стрессоустойчивостью и хорошей интуицией. И, что характерно, лично я примеров ухода врачей из этой профессии в другие специальности пока не знаю, а это говорит о многом".

"Мы - не "мясники"!"

Большинство моих коллег - очень жизнерадостные, добрые, со здоровым чувством юмора люди, весьма образованные, читающие, грамотные, интересные и разносторонние. И обижает, когда представляют нас в роли "мясников", копающихся абы в чем. А еще говорят, что все мы как один выпиваем от такой жизни, и в голове у нас, мол, что-то не так устроено, раз на такую работу согласны…

Еще одно распространенное заблуждение - то, что от нас пахнет всякими мерзостями и мы этот запах с собой приносим домой. Ну это же просто смешно! В морге, как правило, чисто и светло, плитка вовсе не заляпана кровью, а запах ничем не хуже, чем в любом другом отделении медучреждений. Если патологоанатом все делает аккуратно и правильно, "с чувством, с толком, с расстановкой", то получается, как раньше говорили, "анатомический театр", где можно получить ответы на многие вопросы, а вовсе не кровавые ужасы. Более того, вскрываем мы лишь тех пациентов, которые умерли в пределах больницы, а значит, с изуродованными, долго лежавшими и другими сталкиваться не приходится. Это удел судебно-медицинской экспертизы, в этом отношении - чего уж скрывать - у нас работа почище".

"Пауков я боюсь больше, чем мертвых"

"Как относиться к умершим? Лишние эмоции вряд ли уместны. Да и нужны ли? Раздумывать о судьбе, жизни умершего или особенностях его характера не приходится. На это нет времени, да и нервы свои лучше поберечь, над каждым ведь не поплачешь.

А своих родственников или знакомых, конечно, никто вскрывать не станет - это и неэтично, и нечеловечно по отношению к врачу в первую очередь, поэтому всегда есть коллеги, которые могут помочь в такой нелегкой ситуации.

Меня часто спрашивают, не снятся ли мне трупы или кошмары по ночам. Ну, что ответить? Вот если человек пряники 12 часов в сутки фасует, они же могут ему присниться? Так и у нас. Что-то может присниться, тем более, если вынашиваешь мысленно какой-то диагноз или размышляешь над интересным случаем. А мертвых я не страшусь. Гораздо больше боюсь темноты, воды, пауков и жуков всяких.

И менять свою работу на другую ни за что не хочу! Труд, конечно, не из легких: постоянно нужно что-то читать, постоянно возникают вопросы, каждый день можно что-то новое увидеть или очень редкое, есть риск столкнуться с какой-нибудь инфекцией или травмироваться (все, как у врачей других специальностей)… Но зато это очень интересно, здесь есть огромное пространство для творчества и получения удовлетворения от своего труда. А это именно то, к чему я стремилась, выбирая работу врача!"

Понравилась статья? Пусть и другие порадуются - жми на кнопку любимой соцсети и делись интересными новостями с друзьями! А мы напоминаем, что будем счастливы видеть тебя в наших группах, где каждый день публикуем не только полезное, но и смешное. Присоединяйся: мы

Морг… Блеклый свет ламп… Человек в окровавленном халате… Тела умерших с бирками и невероятно едкий запах формалина. Первые ассоциации, которые всплывают в голове, когда мы слышим о человеке, профессия которого называется «патологоанатом».

Журналист новостей Запорожья «Время Z» решил проверить, какой он – «врач-патологоанатом» и отправился в одно патологоанатомическое бюро в Запорожье. Открыв дверь, мы увидели девушек в белых халатах с улыбкой на лице. Оказывается, это лаборанты, которые осматривают ткани под микроскопом и вовремя распознают какие-либо нарушения и заболевания человека.

Напомним, ранее мы рассмотрели , риски процедуры, цены и прочие подробности. Материал получился интересный.

… Нас встретил обаятельный человек, который с первой же секунды расположил к себе. Это был Владимир Михайлович Галич , клинический патологоанатом. Специалист был рад нашему приходу и сказал, что любит общаться с журналистами, и всегда открыт к диалогу. С этого момента завязался весьма увлекательный и интересный разговор.

- Это правда, что ваша работа связана исключительно с умершими людьми?
- Наша основная работа - прижизненные исследования. Изучаем ткани больных органов, чтобы выяснить, нет ли в них патологий. Такая необходимость возникает при планировании операции и дальнейшего лечения. Также мы занимаемся посмертным вскрытием умерших - «аутопсией». Если диагноз при жизни установить не удалось, то на вскрытии все становится видно. Кроме того, нужно выяснить, не стала ли ошибка в диагнозе причиной смерти, не допущены ли иные врачебные ошибки. Также исследование обязательно, если есть подозрение на инфекционное заболевание.

- Как происходит патологоанатомическое исследование (вскрытие)?
- Труп вскрывают, проводя разрез так, чтобы в наибольшей степени обнажить внутренние органы и в то же время обеспечить возможность полного восстановления внешнего вида тела. Иными словами, на тех частях тела, которые обычно не закрыты одеждой, не остаётся никаких следов вскрытия. Затем вынимаем органы и подробно проводим их исследование. После вскрытия все внутренности, начиная от языка и заканчивая кишечником, укладываются в тело, и разрез аккуратно зашивается. Специалисты приводят тело в порядок: моют, бреют, наносят грим и прочее. Стоит заметить, тщательная аутопсия предполагает не только осмотр невооружённым глазом, но исследование под микроскопом органов и тканей. Окончательный диагноз всегда основывается на данных микроскопии.

- Всех людей вскрывают после смерти?
- Если человек поступил в стационар, врачи его лечили или оперировали, и смерть наступила в больнице, то возникает необходимость юридического заключения о подтверждении смерти. Если же человек умирает дома и диагноз подтвержден, (например, долгое время болел раком, ему кололи наркотики…), то лечащие врачи имеют право выписать медицинское заключение о смерти. В этом случае можно обойтись без нашего исследования, потому что уже доказана причина летального исхода.

В случаях насильственной смерти (убийство, самоубийство, несчастный случай), при подозрении на нее, при внезапной и скоропостижной смерти, наступившей не в лечебном учреждении, в случаях, когда причина смерти не ясна, при сомнениях в правильности лечения умершего, производится судебно-медицинское вскрытие судебными медицинскими экспертами.

- Какие самые необычные истории случались у вас на работе?
- При вскрытии брюшной и грудной полостей осматривают их содержимое и взаиморасположение органов. Был случай, когда на вскрытии у человека обнаружили зеркальное расположение органов.

Справка Время Z:
Транспозиция внутренних органов (зеркальное расположение внутренних органов) – редкое врожденное состояние, в котором основные внутренние органы имеют зеркальное расположение по сравнению с их нормальным положением: верхушка сердца обращена вправо (сердце находится с правой стороны), печень расположена слева, желудок – справа.

- Как вы стали патологоанатомом? Это трудная профессия?
- Около 30 лет назад я окончил акушерское училище, после которого принимал роды. В это время продолжал учиться и по распределению попал в «патологоанатомию». Благодаря моему учителю, который меня многому научил, я получил хорошие знания в данной сфере. Мой наставник открыл мне глаза на нашу специальность, и я понял, что подобную работу кто-то должен выполнять. И этим человеком стану я. Для того, чтобы быть патологоанатомом, необходимо много знаний и труда, важно правильно определить диагноз под микроскопом. На нас возложена огромная ответственность. Убирая все психоэмоциональные факторы, я считаю, что моя работа для меня - это просто работа. Она также сложна, как работа журналиста, строителя, учителя и прочие.

- В вашей профессиональной сфере есть какие-то приметы, суеверия?
- Мы, в основном, реалисты и мало во что верим. Мы выполняем свою работу: «раскрыл, увидел». Самое главное - правильно трактовать и делать заключения. Ах да! Я всегда ношу на руке много браслетов, они являются моими оберегами. (Смеется).

- У вас есть любимые увлечения?
- Раньше я увлекался тяжелой музыкой. Любил слушать рок и посещал много концертов. С тех времен у меня осталось несколько флагов. Было время, я во всю включал колонки и слушал свой любимый рок. Можете представить, как дрожали стены от звука! Я так расслаблялся. Сейчас, вкусы немного изменились. В свободное время я слушаю классику и смотрю фильмы. Конечно же, единственное, что не поменялось – это моя любовь к девушкам. Я всегда люблю внимание к себе со стороны прекрасного пола.

Профессия, связанная со смертью людей сочетается с неистовым желанием жить и радоваться жизни. Патологоанатомы – спокойные люди, которые в отличие от других врачей, не видят страданий пациентов, не слышат стонов и не видят слез. За каждым направлением на исследование – судьба человека. В зависимости от поставленного диагноза зависит лечение больного, показания к предстоящей операции, ее объем. Представители данного рода деятельности спасают жизни живых людей и диагностируют причину смерти.

Продолжаю знакомить вас со своими коллегами.
На этот раз гостем моей страницы станет очаровательная молодая девушка: заведующий патологоанатомическим отделением Ульяновской центральной городской клинической больницы Елена Балацюк.
Она расскажет о себе, о своей работе.
Материал изобилует фотоматериалом.

Лик смерти. Откровения патологоанатома

Человек боится смерти. Боится умереть сам или потерять близких. Но есть люди, для которых смерть — это ремесло, например, киллеры, или профессия, как для патологоанатомов. О тех, кто несет смерть, можно легко узнать из криминальных новостей. А вот у тех, кто «старушку с косой» изучает, побывал в гостях наш корреспондент мисанец.рф.

В повседневной жизни мы стараемся не думать о смерти. А врачам-патологоанатомам приходиться встречаться с ней каждый день. Об их профессии ходит много мифов. И, как бы ни было страшно, но приподнять завесу тайны, понять философию «работников смерти» и может даже заглянуть к ним в душу иногда все же хочется.

Нам удалось посетить морг Центральной городской клинической больницы и пообщаться с заведующим патологоанатомического отделения Еленой Балацюк.

Заведующий патологоанатомического отделения Елена Балацюк

«Хотелось бы отметить сразу, что часто люди считают, что профессия патологоанатом и судмедэксперт - это одна и та же профессия. Они похожи, но, все-таки, имеют отличия. Судмедэксперт работают с жертвами, скончавшимися от насилия. Патологоанатом работает с «мирными» пациентами, умершими своей смертью или проводит исследование «безликого» биопсийного материала», — отмечает заведующий патологоанатомического отделения.

Улыбчивая женщина, врач-патологоанатом с тринадцатилетним стажем Елена Балацюк, развеивает это и другие заблуждения о своей профессии.

«Вопреки многим мнениям, работа врача-патологоанатома вовсе не заключается в том, чтобы целыми днями стоять над секционным столом и неустанно резать трупы. В первую очередь мы врачи, готовые прийти на помощь живым. Более того, скажу я вам, патологоанатом — это медик универсал, причем высшего пилотажа. Ведь, чтобы диагностировать правильно причину смерти, нужно точно знать, чем может болеть действующий организм».

«Мирные» исследовали смерти занимаются изучением биопсий, иными словами частей органов, тиканий или образований живых пациентов. Также тщательному и скрупулезному анализу подлежит весь операционный материал, например, удаленные органы (аппендикс, матка, желчный пузырь и т.д.). Самое интересное, далеко не каждый больной знает, что диагноз ему ставит патологоанатом.

Занимательно и то, что для врача телоизучателя работать с «мертвыми» пациентами, как выяснилось, гораздо проще, чем с живыми. Самое главное не пропускать все через себя. Ведь в морг приходят родственники погибших. В тот момент им необходимо объяснить, что потеря близкого человека - это тяжело, но жизнь на этом не заканчивается. Как отмечает врач, многие люди, забирая в морге своих умерших близких, начинают винить в трагедии себя, что не всегда правильно, а зачастую губительно для психики. Вот и приходится по совместительству еще и психологами подрабатывать.
Как бы не хотелось, а работы у врачей-патологоанатомов предостаточно. У них как раз, можно сказать, клиенты чуть ли не в очередь выстраиваются. Что не может не навивать грусть. Так, в месяц в среднем на столе вскрытия оказывается по 42, а то и больше неживых человек. К примеру, в 2015 году было изучено 467 тел, в 2014 году — 567 медицинских покойников. Стоит отметить страшную уникальность данного морга. В нем проводят вскрытие не только взрослым и детям, а трупам с содержанием особо опасных инфекций: туберкулеза, ВИЧ, СПИДа.

Как это не покажется странным, но, как в том анекдоте про невесту: «любят одних — женятся на других», так и со смертью — человек может всю жизнь страдать от одной болячки, а в могилу его загоняет совсем другая. Но хорошего врача не проведешь! — он может выявить орган — виновник гибели всего организма сразу при вскрытии, эти «страдальцы» видны опытному глазу сразу.

«Как показывает практика, чаще всего люди умирают от инфарктов и инсультов. В основном это пожилые. Дети чаще умирают от пневмонии. Но самое печальное, что высока детская смертность среди тех, кто еще даже не познал жизнь, когда понимаешь, что труп ребенка извлекли из матери — к такому сложно оставаться равнодушным», — комментирует врач.

Бытует мнение среди обывателей, что нынче человек дурно ароматизирует при вскрытии. Причиной тому зашлакованность организма: грязный воздух, вредные привычки, нездоровая пища, в общем вся наша окружающая среда. Только вот и этот миф наш патологоанатом развеяла.

«Запахов таких, чтоб нос прошибало, нет. Разве что при вскрытии кишечника. Да только он и при жизни далеко не ароматом лепестков роз благоухает, ведь там весь процесс переработки идет. Это же целый завод с выбросами, а не цветник. Так что ничего удивительно. А больные органы не пахнут, трансформируются — это да», — отметила Елена Балацюк.

И хотя врач развеяла основную часть мифов, какими окружен морг, все же один интереснейший факт поведала. Несмотря на неживой материал, среди патологоанатомов ходит легенда о человеческой душе. Говорят, она покидает тело, как раз во время вскрытия его. Покажется странным, но в этот момент труп теряет в весе 9 граммов. Неужели все наши чувства, эмоции, любовь, ненависть умещаются чуть ли не в щепотку?

Однако, вскрыть человека, четко диагностировать причину смерти, выдать тело родственникам — это еще пол дела. Каждый день этим людям приходится сталкиваться еще и с профессиональным бытом. Брешь в наличии оборудования и дефицит кадров, безусловно, дают о себе знать: работать приходится чуть ли не за троих. Всего в регионе специалистов такого уровня не более 15 человек, в то время как требуется чуть ли не в четверо больше. Вот она откуда берется очередь в морг?..

— Расскажите, чем занимается патанатомия?
— Слова «патологоанатом» врачи часто стараются избегать, потому что оно ассоциируется с аутопсийной работой, обывательским «резанием трупов». Патологоанатомическое отделение в современной медицине, в отличие от распространенного мнения, не так много занимается посмертными исследованиями. Установление причин смерти и диагноза является одной из задач патанатомии, но не является ни единственной, ни приоритетной, это не какое-то «супермастерство». Основное направление нашей деятельности — это прижизненная диагностика, поскольку еще согласно никем пока не отмененному приказу Минздрава СССР весь материал, удаленный во время хирургической операции или диагностической манипуляции, должен исследоваться на морфологическом уровне. Здесь принято разделять, в первую очередь, операционный материал. Например, желудок удален во время операции по поводу онкологического заболевания, необходимо гистологически верифицировать диагноз, установить стадию заболевания, посмотреть, какое количество лимфоузлов поражено, гистогенез опухоли и так далее. Данные, полученные патоморфологом, используются онкологами для ведения и лечения оперированного пациента.

Следующим направлением работы является диагностический материал — биопсии. Биопсия при гастроскопии, биопсия при гинекологических исследованиях, например, при исследовании шейки матки, биопсия кожи и так далее. Такие исследования верифицируют диагноз и влияют на дальнейшую тактику лечения, например, нужно ли лечение, в том числе оперативное, или нет. Подобных анализов в нашем отделении выполняется от 3 до 5 десятков каждый день. Именно на специалистах, выполняющих эти исследования, и лежит ответственность за жизнь пациентов, хотя наша «служба» вроде бы не видна. Все эти исследования остаются «за кадром», с пациентом общается лечащий врач, который на их основании определяет тактику лечения.

Высший пилотаж нашей работы — это консультации, которых сейчас становится все больше. Они нужны в тех случаях, когда пациент оперировался в другом месте, и/или есть сомнения в правильности поставленного диагноза. Нам приносят стекла с препаратами из других учреждений, и мы проводим повторное исследование. Уровень специалистов везде разный. В любом цивилизованном лечебном учреждении, в том числе и в нашем, существует практика перепроверять результаты гистологического исследования, а не просто доверять описаниям из других лабораторий. Допустим, поступает женщина с образованием в яичнике, лечилась ранее от рака желудка . Что это: второй рак или метастаз? Разные исследования могут показать разные результаты, а речь идет о судьбе пациентки. Вскрытия, конечно, происходят, но достаточно редко, поскольку причина смерти часто ясна. Вскрытие нужно, например, когда есть подозрения на то, что смерть была как-то связана с хирургическим вмешательством — операцией или реанимационным пособием.

— Расскажите о вашем отделении.
— У нас сейчас 2 объединенных отделения. К сожалению, когда я их принял, они оба были не особенно хорошо оснащены: несколько микроскопов, не очень новая красящая станция, проводящая система (с ее помощью кусочек ткани проводится через «батареи» специальных реактивов). Сейчас мы, наконец, ожидаем целый набор нового самого современного оборудования для гистологической лаборатории: новую красящую систему, иммуностейнер, новую проводящую систему, микроскопы, расходные материалы и так далее.

Я пришел сюда 10 месяцев назад. За это время нами начата работа по формированию штата заинтересованных сотрудников, проведены мероприятия, позволяющие эффективно организовать работу врачей и среднего медперсонала. Вообще я считаю, что мужчина после 40 лет должен брать на себя ответственность не только за свою жизнь и жизнь своей семьи, но и еще за кого-то, поэтому руководство отделением я рассматриваю как большую честь и ответственность. Мне также очень нравится, что на новом для меня месте есть все возможности заниматься научной деятельностью (в этом году я опубликовал уже 8 статей в престижных отечественных и зарубежных журналах), чему в большой степени способствует руководство в лице директора МКНЦ — талантливого хирурга и руководителя — профессора Игоря Евгеньевича Хатькова .

— Какие методы исследования в патологической анатомии?
— В первую очередь, это морфологические исследования — то, что видишь глазом, adoculus. Прежде всего, картина различается макроскопически. Далее следует гистологическое рутинное исследование — обычные гистологические окраски. Есть окраски на бактерии, на слизь, гистохимические дополнительные окраски (например, окраска по методу Ван Гизона, на железо по Перльсу, на мукополисахариду по Крейбергу и так далее).

— Как развивается патанотомия сегодня?
— К сожалению, сейчас наша область в целом по стране находится в довольно плачевном состоянии. Может, что-то поможет сделать программа модернизации. Большое значение имеет то, что люди не особо мотивированы, они очень мало знают о специальности. Даже многие врачи на патологическую анатомию смотрят обывательским взглядом. У нас за первые 6 месяцев 2014 года было всего 100 вскрытий на 5 штатных врачей. Это довольно-таки мало. Биопсийных же исследований за это же время было 80 тыс. (1 ставка по биопсиям — 4 тыс. исследований на одного врача за год), то есть специалистов явно не хватает.

Я связываю свои надежды с тем, что сейчас появилось большое количество талантливых молодых хирургов, эндоскопистов, онкологов и других специалистов, и они видят, что без качественной морфологии нельзя прийти ни к каким результатам — ни в науке, ни в клинической практике. Когда делается операция, нужно знать, если речь идет об онкологическом процессе, насколько глубоко и куда проросла опухоль, есть ли опухолевый очаг в краях резекции, определить клиническую стадию. Кстати, в определении стадии онкологического заболевания последнее слово остается за морфологом. Он вносит очень большой вклад по поводу гистогенеза, степени дифференцировки, количественной оценки, глубины процесса.

Начиная с 1990-х годов очень много талантливых людей после медицинских институтов двинулось получать дальнейшее образование в хирургию. Это очень романтичная специальность, насыщенная, всегда на виду, вокруг нее всегда был и будет положительный ореол. И те, кто имел талантливые руки (и голову), выдвинулись. Чуть позже такие специальности, как терапия, онкология, гастроэнторология, гепатология, также стали набирать талантливых молодых специалистов.

А патологическая анатомия на этом фоне не видна, ее нельзя или очень трудно романтизировать для несведущего человека. Я участвую в международных конгрессах с 2003 года, всегда есть сессия, посвященная проблемам специальности. И 12 лет назад, и сейчас на этих сессиях говорится о том, что представление о патологической анатомии у обывателя мифологизировано, часто демонизировано и никак не связано с тем, что происходит на самом деле. Если набрать в Google слово pathologist, выдается результат о какой-то металлической группе, а очень многие люди считают, что патологоанатом — это тот, кто занят исключительно тем, что «режет покойников» и выдает свидетельство о смерти.

Да, вскрытие — это нужно и достаточно интересно. Но на энергетическом уровне это имеет какой-то деструктивный «высасывающий» эффект, от этой работы довольно быстро наступает выгорание. Во-первых, нет нужной мотивации — человек уже умер. Найдешь ты причину и окажется, что не так лечили или что сделать ничего нельзя было, — и что дальше? Во-вторых, патологоанатомическая служба не является независимой, а сам патологоанатом не является «арбитром». Не секрет, что если не занимаешься наукой и не связываешься плотно и много с прижизненной диагностикой, то появляется некая безысходность, ведущая к эмоциональному, творческому и профессиональному выгоранию. К счастью, сейчас есть все возможности развиваться, поэтому я всегда поощряю молодых коллег к занятиям наукой.

— Если есть, как вы говорите, возможности развиваться, значит, есть какая-то положительная динамика?
— В любом случае, надеюсь, что становится лучше. Естественно, все развивается, идет вперед. В целом есть тенденция к повышению качества диагностики, имиджу патологоанатома, понемногу, не так быстро, как хотелось бы, но есть.

Роль патоморфолога возрастает, так как именно он определяет, по какому протоколу пойдет тактика ведения того или иного пациента. Есть проблема, что не хватает квалифицированных специалистов. И могу сказать, что в Европе не сильно опередили нас. Сейчас появилась возможность применять современные методы диагностики, такие как иммуногистохимия, и у нас это уже во многих лабораториях рутинная практика. Есть сейчас очень хорошие лаборатории и в стране, и в Москве, есть возможность работать, но нужно популяризировать профессию, специальность. Без поддержки «сверху» я не вижу другого способа привлекать людей, кроме как своим примером и личной энергией.

Я работал в хороших лабораториях «брендовых» мест — РОНЦ им. Н. Н. Блохина (где стал кандидатом наук), ЦНИКВИ им. В. Г. Короленко, НИИ НХ им. Н. Н. Бурденко (во время работы, где выполнил докторскую диссертацию). Сейчас мне посчастливилось возглавить отделение в созданном недавно центре — МКНЦ. На новом месте приходится решать новые задачи, ранее мне незнакомые — подбор и управление персоналом, организация работы и так далее. Не все получается всегда так, как хочется, но руководство мне доверяет и, что немаловажно, поощряет инициативы.

— В каком направлении, по-вашему, будет развиваться патанатомия?
— Хочется верить, что будет все хорошо. Сейчас во всем отечественном здравоохранении переходный период, сложно делать выводы, надо пробовать понять эту линию и действовать в соответствии с ней. Я не могу сказать, что мне не нравится то, что происходит. Другое дело, что я не все понимаю. Но чем больше я понимаю, тем более разумным и логичным мне это кажется.

Профессия поликлинического врача тоже не очень романтизирована и престижна, поэтому необходимо показывать молодым специалистам, что эта работа тоже важна. В поликлиниках, в принципе, тоже есть условия для работы. Это просто другая специальность, она требует других профессиональных качеств.

— Каким должен быть патологоанатом?
— Во-первых, он должен сочетать в себе постоянное желание совершенствоваться и учиться, не стесняться сказать, что знает не все. Как мне говорил мой отец (тоже, кстати, патологоанатом): «Страшно и стыдно не тогда, когда кто-то что-то не знает, а когда не хочет знать». Надо сочетать в себе желание знать и глубоко и широко, потому что не бывает патологоанатомов-гинекологов, патологоанатомов-онкологов и так далее. Надо знать все обо всем, но при этом какие-то вопросы надо знать углубленно, с учетом профиля учреждения, в котором ты работаешь.

Конечно, патологоанатом — это не тот человек, который сначала делает, а потом думает, тут мысль должна опережать действия. Хотя у нас бывают срочные ситуации, когда в течение 10 минут у операционного стола надо сказать, что делать, и надо определиться с тактикой.

Например, в нейрохирургии часто встречаются опухоли, это может быть опухоль или метастаз. Если это метастаз, то его будут стараться удалить полностью. Если это первичная опухоль, то операцию проводят более щадяще и экономно, потому что потом есть возможность для химио- и лучевой терапии. Другой пример: присылают край резекции на предмет того, есть опухоль или нет, можно ли завершать операцию и ушивать по этому краю или нет. Если я дам ответ «нет», а опухоль будет, то через несколько недель швы в месте роста опухоли разойдутся и произойдет катастрофа. Если я начну страховаться и скажу, что опухоль есть, а на самом деле ее нет, то удалят еще больше тканей, чем нужно, или даже целый орган.

Здесь подход должен быть диалектический и многоплановый: нужно смотреть и анализировать клинические данные и ситуацию — нередко вплоть до личностных качеств того, кто оперирует. Есть разные хирурги, присылающие материал для срочного исследования: кто-то любит подстраховаться, есть, напротив, более смелые. Также и в нашей специальности — существует 2 подхода в диагностике. Первый называется «либеральный», и он характерен для большинства врачей старой советской школы. Переводя на простой язык: «лучше перестраховаться».

Второй подход «консервативный»: если нет стопроцентных уверенности и признаков наличия опасного заболевания, лучше об этом не писать. Я долгое время, будучи все-таки воспитанником советской школы, придерживался первого подхода и не понимал, как можно руководствоваться вторым. Потом как-то я был на курсах в Италии, где мне очень доходчиво объяснили, что психически травмировать человека тогда, когда ты не уверен, совсем не полезно для сохранения его здоровья, которое заключается в психическом и физическом комфорте, качестве жизни.

Нужно все время балансировать между этими двумя подходами, это очень важное качество для патоморфолога. У него есть время подумать, и он должен очень тщательно все взвешивать. Тут нужно иметь как аналитическое, так и синтетическое, индуктивно-дедуктивное мышление, нужно уметь ставить вопрос: «Если причина не в этом, то в чем?».

— Судя по тому, что вы рассказываете, патологоанатом — это прямо Шерлок Холмс...
— В какой-то степени да. Конечно, масштаб другой. Но в целом те, кто много лет отдал своей специальности, и находят в этом удовольствие: раскрутить, посмотреть, что это такое. Мы все время думаем, обдумываем. Хирургу, например, я считаю, это не так нужно. Ему важно знать и быть уверенным в том, что он все сделал правильно. Если он начнет «копаться», а все ли он правильно сделал, не забыл ли чего, он дальше просто не сможет работать.

Патологоанатом же — это человек, который часто себя «ест». Бывает, через много лет вспоминаются случаи, и думаешь: «Ага! Там, оказывается, было вот это!». Это профессиональная привычка — постоянно все сравнивать, анализировать. Я помню, я был ординатором, мне дали случай, я посмотрел — у меня картина прямо отпечаталась. И только сейчас я понимаю, что это было и как это трактовать. Нельзя избавиться от своего прошлого, все это постоянно в голове держишь. Картины, от которых можно абстрагироваться и прийти к общему, — это черта характера, психической конституции, необходимой для патоморфолога.

— Среди патологоанатомов много женщин?
— Сейчас да, и это тоже мировая тенденция. Моя супруга, тоже патологоанатом, переписывалась с коллегой из Франции. Он жаловался, что у него много женщин в подчинении: у двух были маленькие дети, две находились в отпуске по уходу за ребенком, сложно с ними управляться и работать (Улыбается. )

— У вас в отделении проводят судмедэкспертизу?
— Нет, мы не занимаемся этим. Это совсем другая специальность. Несмотря на то, что вскрытия выглядят похожими со стороны у патологоанатомов и у судебных медиков, они отличаются. В судебной медицине больше необходимо установить причину смерти, поскольку часто смерть насильственная. Это можно определить сразу, а детально разбирать причину смерти в том случае, если она ненасильственная, не требуется.

Например, на заре своей карьеры я присутствовал на вскрытии у одного судмедэксперта. У умершей женщины болела голова, она принимала препарат типа парацетамола. Приняла около 30-40 таблеток, и у нее развился токсический гепатит, полностью разрушилась печень. На вскрытии было обнаружено кровоизлияние в мозг. Что послужило причиной смерти: печеночная недостаточность или отек мозга — это не особо интересовало судмедэксперта, поскольку он установил, что смерть была ненасильственная.

Работа патологоанатома, напротив, связана с лечебным процессом, это его финал. Секционный раздел связан с наиболее четкой формулировкой патологоанатомического диагноза. Он очень строго рубрифицирован и формализован, как то: основное заболевание, осложнение основного заболевания, сопутствующие заболевания. Эпикриз отражает, как развивалось заболевание, как оно протекало, какова была причина смерти. Патологоанатом сам проводит гистологическое исследование тканей трупа и исследует все изменения, которые вызывают подозрение.

— Как вы пришли в профессию?
— Это было достаточно тривиально. Я родился в семье врачей, мама — психиатр, папа — патологоанатом, поэтому я хотел быть как папа. Помню, как ходил на работу к нему, мне даже запахи лаборатории знакомы с тех пор. Я считаю, что это очень хорошо, особенно для мальчика, так как в подростковом возрасте большинство людей проходит через конфликт отцов и детей. У меня он, наверное, тоже был, однако не вырос в какой-то правополушарный или какой-либо еще бунт. Я считаю, что трудовые династии — это очень здорово. Правда, когда они перерастают в обычный протекционизм, это плохо.

— Ваша более узкая специализация — это онкология?
— Скажем так, это наиболее интересная для меня специализация. Работая в этом учреждении (МКНЦ), я понимаю, что патоморфология интересна и в других областях. В частности это различные гранулематозные поражения, инфекции, но я этого не касаюсь или касаюсь мало. У нас в центре очень интересная область — ВЗК (воспалительные заболевания кишечника). Когда возникают энтериты и колиты , они все протекают одинаково, но по своей сути это разные заболевания. То ли это язвенный колит , то ли это болезнь Крона , то ли это инфекционный колит, то ли лекарственный. Еще одну интересную, важную, но сложную область представляют диагностические пункционные биопсии печени при различных диффузных поражениях этого органа.

Сейчас стало понятно, что система TNN, применяемая в онкологии, это лучший прогностический признак, потому что Т1 очень сильно отличается от Т2, просто надо понять, что такое Т1 и Т2. Все это очень четко помогает различить разные стадии одной болезни. То есть методы диагностики онкологии хорошо экстраполировать на другие болезни. Это мышление из онкологии помогает, когда я смотрю на неопухолевые поражения других органов.

— Патанатомия касается трансплантологии?
— Да, конечно. К сожалению, после серии скандальных репортажей врачи до сих пор не могут прийти в себя и боятся, что их обвинят в трансплантации органов. Здесь, как и везде, очень низкий уровень информированности и много несведующих людей, падких на сенсации.

Трансплантология — это тоже один из интересных неонкологических аспектов в патологической анатомии. Например, возникла проблема с трансплантатом. Если это острое отторжение, то надо назначать иммуносупрессоры, чтобы его уменьшить. Если это какая-то инфекция в связи с применением иммунносупрессии, надо отменять иммуносупрессоры и давать антимикробные средства. Морфологически, могу заверить, даже для патологанатома, который много лет работал в этой области, но не сталкивался с этим, очень сложно отличить одно от другого.

— Можете вспомнить захватывающий случай из вашей практики?
— Не будет неправдой, если я скажу, что каждый день, проведенный мной в специальности, для меня захватывающий. Если же касаться случаев, «страшилок», типа того, что нашел во время вскрытия какие-то инструменты в теле, то я с таким за 17 с лишним лет работы не сталкивался. Вообще, это что связано со смертью — не «захватывающе», а очень грустно...

А вот в биопсийном материале было много приятных находок и открытий, это стимулировало к тому, чтобы развиваться. Несколько раз в других учреждениях ставился онкологический диагноз, а я не находил злокачественной опухоли, и люди буквально со слезами на глазах благодарили меня, и это лучшее вдохновение для специалиста моей профессии.

Работа покажется достаточно циничной, если со стороны наблюдать за человеком. В институте Склифосовского патанатомия и судебный морг были соединены. В те годы была еще программа «Дорожный патруль». Так вот, один мой коллега смотрел, что произошло, какие происшествия: аварии или убийства, а потом шел и сопоставлял, насколько сказанное по телевизору соответствовало реальности.

Каждый день происходит какой-то случай. Бывает, врачи могут перепутать, прислать что-то не то, приходится разбираться. Много курьезного... Хотя вообще работа врача серьезная, но можно и, наверное, следует относиться к ней с долей юмора.

Самый курьезный же для меня случай, пожалуй, это то, что я познакомился на работе со своей женой. Мы хоть сейчас в разных учреждениях работаем, часто приносим друг другу случаи, обсуждаем их, спорим и часто одергиваем друг друга, мол, хватит о работе говорить.