Стихийный протест литературной молодежи 50-х против мира, доставшегося ей в наследство, не всегда принимал столь демонстративные формы, как в творчестве битников, и порой это давало более весомые художественные результаты. Так, в повестях Трумэна Капоте (1924—1984) "Лесная арфа" (1951) и "Завтрак у Тиффани" (1958) и особенно в произведениях Джерома Дэвида Сэлинджера (род. в 1919), написанных в русле того, что крупнейший английский американист М. Брэдбери назвал "встревоженным реализмом", страх перед ядерной угрозой, потеря исторического оптимизма, отчуждение личности, чувство "неправильности", "фальшивости" американской жизни того времени переданы с поразительной отчетливостью и силой.
Наиболее ярок в этом плане единственный роман Сэлинджера "Над пропастью во ржи" (1951), "библия" послевоенных юнцов. Очень интересны, хотя и не столь цельны, сэлинджеровские новеллы и повести так называемого "цикла о Глассах", также созданные в 50-е годы.
Дж.Д. Сэлинджер — одна из самых интригующих фигур литературы США XX века. О жизни его известно очень немногое; писатель принципиально не дает интервью и прячется от журналистов. Он родился в городе Нью-Йорк, в состоятельной семье, окончил Пенсильванскую военную школу, некоторое время посещал Нью-йоркский и Колумбийский университеты, в 1942 году был призван в действующую армию и в составе пехотных войск участвовал во Второй мировой войне, пока в 1945 не попал в госпиталь с нервным срывом. Печататься Сэлинджер начал с 1940 года, но продуктивный период его творчества пришелся на 1950—1965. Несмотря на шумный писательский успех (и, возможно, из-за него), он в 1965 оставил Нью-Йорк, литературу и поселился в провинциальном городке Корниш, штат Нью-Гэмпшир, где живет до сих пор. Его длительное молчание и полное затворничество не мешают огромной популярности, которой Дж.Д. Сэлинджер пользуется в США. [Прим. ред.: Дж.Д. Сэлинджер умер 27 января 2010 г.]
Роман "Над пропастью во ржи" написан от первого лица. Герой-повествователь, шестнадцатилетний нью-йоркский подросток из респектабельной семьи Холден Колфилд ощупью, через постоянные метания и неудачи ищет свое место в мире, о чем рассказывает собственным, как Гекльберри Финн у Твена, живым и образным языком молодежного жаргона. Это лирический роман, очень небольшой по объему, с ослабленным фабульным началом, с заменой внешнего сюжета внутренним. Все события одноплановы, сконцентрированы вокруг героя и направлены на него. Это центростремительное повествование, столь характерное для американской прозы XX века. Как видим, форма, введенная в литературу в 1920-е, снова вошла в художественный обиход; она оказалась созвучной настроениям иной, но также кризисной для человеческой личности эпохи.
В основе романа Сэлинджера лежит принцип "сжатого времени". Повествование начинается в тот момент, когда Холдена исключают из очередной престижной школы, куда определили его любящие родители. По-детски оттягивая встречу с ними и "по-взрослому" стремясь пожить самостоятельно, "как ему хочется", Холден не спешит возвращаться домой и трое суток блуждает по холодному Нью-Йорку, полному предрождественской суеты.
Непосредственное действие романа укладывается в этот краткий временной период, но за счет воспоминаний и размышлений героя (о смерти его четырнадцатилетнего брата Алли, об их старшем брате, который был "потрясающим писателем", пока не "продался в Голливуд", о бывших соучениках и нескладывающихся отношениях с девочками и т.д.) здесь воспроизводится вся короткая пока жизнь Холдена и прекрасно воссоздается атмосфера Америки середины XX столетия.
Опыт "самостоятельности" оказывается для героя сумбурным и не слишком приятным. Он чувствует себя не в состоянии найти свое место в мире и не видит перспектив его обретения. Холдена не устраивает то, что может предложить ему его обычное окружение, не манит карьера адвоката, университетского преподавателя, врача, возможная для юноши его круга. Ему мучительно трудно находить общий язык со сверстниками — "нормальными" молодыми американцами, стандартно стремящимися к жизненному успеху, то есть к комфорту, денежному благополучию, социальному положению.
Холден — нестандартный подросток, чересчур ранимый, легковозбудимый и конфликтный, он явно не вписывается в общество. Это не может не травмировать героя, хотя бы он сам и искал независимости от него и принятой в нем системы ценностей, которую Холден определяет как "липу" (то есть фальшь, показуху). У него нет никаких четких планов на будущее, ему хотелось бы только ловить детей над пропастью во ржи: "Понимаешь, тысячи малышей играют вечером в огромном поле <...>. А я стою на самом краю обрыва, <...> и мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. <...> Они играют и не видят, куда бегут <...>, и я ловлю их. Знаю, это глупости, но единственное, чего мне хочется по-настоящему", — говорит Холден своему самому задушевному другу — десятилетней сестренке Фиби.
Природа и детское сознание, их чистота, цельность и истинность — вот что противопоставляет Холден Колфилд, стихийный романтик и максималист, стандартам материального преуспеяния. Не случайно его волнует вопрос, куда деваются утки в Центральном Парке, оазисе огромного каменного Нью-Йорка, когда их пруд замерзает; не случайно ему не нравятся автомобили — он бы "лучше завел себе лошадь. В лошади, по крайней мере, есть хоть что-то человеческое".
Не случайны и его утопические жизненные планы — быть "ловцом во ржи" и его способность нормально контактировать только с детьми. Холден сам еще во многом ребенок, несмотря на его высокий рост, седую прядь и "взрослую" привычку к курению. В нем, правда, уже нет детской цельности и ясности, и их утрату герой переживает мучительно; он подсознательно не хочет взрослеть, и это также своеобразный протест против окружающей действительности, которая навязывает ему определенные модели поведения, пичкает его суррогатами и пугает перспективой новой мировой войны. Недаром у Холдена вырывается: "В общем, я рад, что изобрели водородную бомбу. Если когда-нибудь начнется война, я сяду прямо на эту бомбу. Добровольно сяду, честное благородное слово".
Благополучная жизнь послевоенной Америки, пропущенная через тревожное восприятие героя-тинэйджера, обнаруживает нестабильность, уязвимость и зависимость положения человека в современном мире.
В романе Сэлинджера, как видим, разрабатывается и получает исключительно актуальное звучание целый ряд важных традиций литературы США XIX—XX веков: романтическая традиция идеализации природы и детского сознания, твеновская — показа действительности глазами героя-подростка, традиция лирической центростремительной прозы "потерянного поколения" и другие.
Сэлинджер в большей степени, чем даже битники и другие его сверстники в литературе, повлиял на мироощущение соотечественников, научил их думать и чувствовать нестереотипно, нестандартно и во многом сформировал общественно-активную позицию молодежи следующего десятилетия. Конфликт же с современной действительностью героев произведений "детей" литературы США 50-х остается принципиально неразрешимым. Так и будут кочевать по дорогам Америки неприкаянные молодые люди Керуака — в одиночку, как монахи Дхармы, одной из дзен-буддистских сект, пока не погибнут в случайной потасовке или от чрезмерной дозы наркотиков.
Так и не смогут найти общего языка с другими американцами сэлинджеровские Глассы — семеро детей водевильных актеров-эксцентриков с "говорящей" фамилией (англ. "glass" — "стекло"). Они так и останутся для окружающих опасными чудаками, хотя на самом деле они просто эксцентричны и поандерсоновски "гротескны". Это чистые и ранимые люди с живой душой, тонким интеллектом и хрупкой психикой. Несмотря на все усилия преодолеть изоляцию, они так и останутся замкнутыми в стеклянных стенках своего внутреннего мира и будут физически страдать при столкновении с окружающей их пошлостью, а самый лучший и ранимый из них — поэт Симор Гласс — добровольно уйдет из жизни. И, наконец, навсегда останется бунтующим подростком в литературе Холден Колфилд, даже если его реальный прототип — молодой американец 50-х — давным-давно остепенился, женился, обзавелся детьми и внуками и стал лояльным членом общества.
Читайте также другие статьи раздела "Литература XX века. Традиции и эксперимент" :
Реализм. Модернизм. Постмодернизм
- Америка 1920-30-х: Зигмунд Фрейд, Гарлемский ренессанс, "Великий крах"
Мир человека после Первой мировой войны. Модернизм
Американский писатель, произведения которого увидели свет в журнале The New Yorker во 2-й половине 1940-х и в 1950-е годы. Сэлинджер вырос на Манхэттене, начал писать рассказы в средней школе.
Родился в Нью-Йорке. Окончил военное училище в городе Вэлли-Фордж, штат Пенсильвания. Здесь он сочинил свои первые рассказы. Слушал лекции в Нью-Йоркском университете, посещал лекции в Урсинус-колледже (Пенсильвания), затем поступил Колумбийский университет, где слушал курс лекций о коротком рассказе. Однако ни одно из высших учебных заведений он так и не окончил.
В 1942 году был призван в армию, окончил офицерско-сержантскую школу войск связи, а затем в чине сержанта был переведён в контрразведку и направлен в город Нэшвилл (Теннесси). Работал с военнопленными, принимал участие в освобождении нескольких концлагерей.
Писательская карьера Сэлинджера началась с публикации коротких рассказов в нью-йоркских журналах. Его первый рассказ «Молодые люди» был опубликован в 1940 году. А спустя одиннадцать лет после первой публикации Сэлинджер выпустил свой единственный роман «Над пропастью во ржи», который встретил дружное одобрение критики и до сих пор сохраняет популярность.
В последние годы жизни он практически никак не общался с внешним миром, живя в особняке в городке Корниш, штат Нью-Гэмпшир, и занимаясь разнообразными духовными практиками и нетрадиционной медициной.
Джером Дэвид Сэлинджер умер естественной смертью в своем доме в Нью-Гэмпшире в возрасте 91 года.
“Н ад пропастью во ржи”
Роман американского писателя Джерома Сэлинджера. В нём от лица 16-летнего юноши по имени Холден откровенно рассказывается о его обострённом восприятии американской действительности и неприятии общих канонов и морали современного общества. Произведение имело огромную популярность как среди молодёжи, так и среди взрослого населения, оказав существенное влияние на мировую культуру второй половины XX века.
Роман был переведён почти на все мировые языки. В 2005 году журнал Time включил роман в список 100 лучших англоязычных романов, написанных начиная с 1923 года, а издательство Modern Library включило его в список 100 лучших англоязычных романов 20-го столетия. Однако несмотря на это, в США роман часто подвергался критике и запрету из-за большого количества нецензурной лексики.
Первыми предшественниками «Над пропастью во ржи» стали ранние рассказы Сэлинджера, во многих из которых намечаются темы, впоследствии поднятые писателем в романе. Во время обучения в Колумбийском университете им был написан рассказ «Молодые ребята», одна из героинь которого описывалась исследователями как «едва очерченный прототип Салли Хейс». В ноябре 1941 года был написан рассказ под названием «Лёгкий бунт на Мэдисон-авеню», который впоследствии превратился в семнадцатую главу романа: в нём описывается ссора Холдена с Салли после катка и его встреча с Карлом Льюсом. «Лёгкий бунт на Мэдисон-авеню» стал первым произведением Сэлинджера, в котором появился персонаж по имени Холден Колфилд. Другой рассказ, под названием «Я сумасшедший», содержит в себе наброски двух эпизодов из «Над пропастью во ржи» (прощание Холдена с учителем истории и его разговор с матерью одного из одноклассников по дороге из школы в Нью-Йорк); его главный герой тоже носит имя Холдена Колфилда. В рассказе «День перед прощанием» (1944 год), к главному герою Джону Глэдуоллеру приезжает его друг, Винсент Колфилд, который рассказывает о своем младшем брате Холдене, «которого сто раз выгоняли из школы». Из повествования следует, что Холден служил в армии и пропал без вести, когда ему не было и 20 лет. В 1949 году The New Yorker принял к печати девяностостраничную рукопись под авторством Сэлинджера, главным героем которой был опять же Холден Колфилд, но впоследствии сам писатель отозвал текст обратно. Окончательный вариант романа был выпущен издательством Little, Brown and Company в 1951 году.
“Н ад пропастью во ржи” краткое содержание
Роман написан от лица шестнадцатилетнего Холдена Колфилда, находящегося на лечении в клинике: он рассказывает об истории, случившейся с ним прошлой зимой и предшествовавшей его болезни. События, о которых он повествует, разворачиваются в предрождественские дни декабря 1949 года. Воспоминания юноши начинаются со дня его отбытия из закрытой школы Пэнси, откуда он был отчислен за неуспеваемость.
Семнадцатилетний Холден Колфилд, находящийся в санатории, вспоминает «ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым Рождеством», после чего он «чуть не отдал концы», долго болел, а теперь вот проходит курс лечения и вскоре надеется вернуться домой.
Его воспоминания начинаются с того самого дня, когда он ушёл из Пэнси, закрытой средней школы в Эгерстауне, штат Пенсильвания. Собственно ушёл он не по своей воле - его отчислили за академическую неуспеваемость - из девяти предметов в ту четверть он завалил пять. Положение осложняется тем, что Пэнси - не первая школа, которую оставляет юный герой. До этого он уже бросил Элктон-хилл, поскольку, по его убеждению, «там была одна сплошная липа». Впрочем, ощущение того, что вокруг него «липа» - фальшь, притворство и показуха, - не отпускает Колфилда на протяжении всего романа. И взрослые, и сверстники, с которыми он встречается, вызывают в нем раздражение, но и одному ему оставаться невмоготу.
Последний день в школе изобилует конфликтами. Он возвращается в Пэнси из Нью-Йорка, куда ездил в качестве капитана фехтовальной команды на матч, который не состоялся по его вине - он забыл в вагоне метро спортивное снаряжение. Сосед по комнате Стрэдлейтер просит его написать за него сочинение - описать дом или комнату, но Колфилд, любящий делать все по-своему, повествует о бейсбольной перчатке своего покойного брата Алли, который исписал её стихами и читал их во время матчей. Стрэдлейтер, прочитав текст, обижается на отклонившегося от темы автора, заявляя, что тот подложил ему свинью, но и Колфилд, огорчённый тем, что Стрэдлейтер ходил на свидание с девушкой, которая нравилась и ему самому, не остаётся в долгу. Дело кончается потасовкой и разбитым носом Колфилда.
Оказавшись в Нью-Йорке, он понимает, что не может явиться домой и сообщить родителям о том, что его исключили. Он садится в такси и едет в отель. По дороге он задаёт свой излюбленный вопрос, который не даёт ему покоя: «Куда деваются утки в Центральном парке, когда пруд замерзает?» Таксист, разумеется, удивлён вопросом и интересуется, не смеётся ли над ним пассажир. Но тот и не думает издеваться, впрочем, вопрос насчёт уток, скорее, проявление растерянности Холдена Колфилда перед сложностью окружающего мира, нежели интерес к зоологии.
Этот мир и гнетёт его, и притягивает. С людьми ему тяжело, без них - невыносимо. Он пытается развлечься в ночном клубе при гостинице, но ничего хорошего из этого не выходит, да и официант отказывается подать ему спиртное как несовершеннолетнему. Он отправляется в ночной бар в Гринич-Виллидж, где любил бывать его старший брат Д. Б., талантливый писатель, соблазнившийся большими гонорарами сценариста в Голливуде. По дороге он задаёт вопрос про уток очередному таксисту, снова не получая вразумительного ответа. В баре он встречает знакомую Д. Б. с каким-то моряком. Девица эта вызывает в нем такую неприязнь, что он поскорее покидает бар и отправляется пешком в отель.
Лифтёр отеля интересуется, не желает ли он девочку - пять долларов на время, пятнадцать на ночь. Холден договаривается «на время», но когда девица появляется в его номере, не находит в себе сил расстаться со своей невинностью. Ему хочется поболтать с ней, но она пришла работать, а коль скоро клиент не готов соответствовать, требует с него десять долларов. Тот напоминает, что договор был насчёт пятёрки. Та удаляется и вскоре возвращается с лифтёром. Очередная стычка заканчивается очередным поражением героя.
Наутро он договаривается о встрече с Салли Хейс, покидает негостеприимный отель, сдаёт чемоданы в камеру хранения и начинает жизнь бездомного. В красной охотничьей шапке задом наперёд, купленной в Нью-Йорке в тот злосчастный день, когда он забыл в метро фехтовальное снаряжение, Холден Колфилд слоняется по холодным улицам большого города. Посещение театра с Салли не приносит ему радости. Пьеса кажется дурацкой, публика, восхищающаяся знаменитыми актёрами Лантами, кошмарной. Спутница тоже раздражает его все больше и больше.
Вскоре, как и следовало ожидать, случается ссора. После спектакля Холден и Салли отправляются покататься на коньках, и потом, в баре, герой даёт волю переполнявшим его истерзанную душу чувствам. Объясняясь в нелюбви ко всему, что его окружает: «Я ненавижу… Господи, до чего я все это ненавижу! И не только школу, все ненавижу. Такси ненавижу, автобусы, где кондуктор орёт на тебя, чтобы ты выходил через заднюю площадку, ненавижу знакомиться с ломаками, которые называют Лантов „ангелами“, ненавижу ездить в лифтах, когда просто хочется выйти на улицу, ненавижу мерить костюмы у Брукса…»
Его порядком раздражает, что Салли не разделяет его негативного отношения к тому, что ему столь немило, а главное, к школе. Когда же он предлагает ей взять машину и уехать недельки на две покататься по новым местам, а она отвечает отказом, рассудительно напоминая, что «мы, в сущности, ещё дети», происходит непоправимое: Холден произносит оскорбительные слова, и Салли удаляется в слезах.
Новая встреча - новые разочарования. Карл Льюс, студент из Принстона, слишком сосредоточен на своей особе, чтобы проявить сочувствие к Холдену, и тот, оставшись один, напивается, звонит Салли, просит у неё прощения, а потом бредёт по холодному Нью-Йорку и в Центральном парке, возле того самого пруда с утками, роняет пластинку, купленную в подарок младшей сестрёнке Фиби.
Вернувшись-таки домой - и к своему облегчению, обнаружив, что родители ушли в гости, - он вручает Фиби лишь осколки. Но она не сердится. Она вообще, несмотря на свои малые годы, отлично понимает состояние брата и догадывается, почему он вернулся домой раньше срока. Именно в разговоре с Фиби Холден выражает свою мечту: «Я себе представляю, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле во ржи. Тысячи малышей, а кругом ни души, ни одного взрослого, кроме меня… И моё дело - ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть».
Впрочем, Холден не готов к встрече с родителями, и, одолжив у сестрёнки деньги, отложенные ею на рождественские подарки, он отправляется к своему прежнему преподавателю мистеру Антолини. Несмотря на поздний час, тот принимает его, устраивает на ночь. Как истинный наставник, он пытается дать ему ряд полезных советов, как строить отношения с окружающим миром, но Холден слишком устал, чтобы воспринимать разумные изречения. Затем вдруг он просыпается среди ночи и обнаруживает у своей кровати учителя, который гладит ему лоб. Заподозрив мистера Антолини в дурных намерениях, Холден покидает его дом и ночует на Центральном вокзале.
Впрочем, он довольно скоро понимает, что неверно истолковал поведение педагога, свалял дурака, и это ещё больше усиливает его тоску.
Размышляя, как жить дальше, Холден принимает решение податься куда-нибудь на Запад и там в соответствии с давней американской традицией постараться начать все сначала. Он посылает Фиби записку, где сообщает о своём намерении уехать, и просит её прийти в условленное место, так как хочет вернуть одолженные у неё деньги. Но сестрёнка появляется с чемоданом и заявляет, что едет на Запад с братом. Вольно или невольно маленькая Фиби разыгрывает перед Холденом его самого - она заявляет, что и в школу больше не пойдёт, и вообще эта жизнь ей надоела. Холдену, напротив, приходится поневоле стать на точку зрения здравого смысла, забыв на время о своём всеотрицании. Он проявляет благоразумие и ответственность и убеждает сестрёнку отказаться от своего намерения, уверяя её, что сам никуда не поедет. Он ведёт Фиби в зоосад, и там она катается на карусели, а он любуется ею.
Ц итаты и афоризмы
Странные люди эти девчонки. Каждый раз, когда упоминаешь какого-нибудь чистокровного гада – очень подлого или очень самовлюблённого, каждый раз, как про него заговоришь с девчонкой, она непременно скажет, что у него “комплекс неполноценности”. Может быть, это и верно, но это не мешает ему быть гадом. Да, девчонки. Один раз я познакомил подругу Роберты Уолш с одним моим приятелем. Его звали Боб Робинсон, вот у него по-настоящему был комплекс неполноценности. Сразу было видно, что он стесняется своих родителей, потому что они говорили “хочут” или “хочете”, и всё в таком роде, а кроме того, они были довольно бедные. Но сам он был вовсе не из худших. Очень славный малый, но подруге Роберты Уолш он совершенно не понравился. Она сказала Роберте, что он задаётся, а решила она, что он задается..
По-моему, он сам уже не разбирается, хорошо он играет или нет. Но он тут ни при чем. Виноваты эти болваны, которые ему хлопают, - они кого угодно испортят, им только дай волю.
Если человек умер, его нельзя перестать любить, черт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?
Больше всего я ненавижу ложиться спать, когда ничуть не устал.
Нельзя найти спокойное, тихое место – нет его на свете. Иногда подумаешь – а может, есть, но пока ты туда доберёшься, кто-нибудь прокрадётся перед тобой и напишет похабщину прямо перед твоим носом. Проверьте сами. Мне иногда кажется – вот я умру, попаду на кладбище, поставят надо мной памятник, напишут “Холден Колфилд”, и год рождения, и год смерти, а под всем этим кто-нибудь нацарапает похабщину. Уверен, что так оно и будет.
Вечно я говорю «очень приятно с вами познакомиться», когда мне ничуть не приятно. Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое.
Вообще я очень необразованный, но читаю много.
Just because somebody’s dead, you don’t just stop liking them, for God’s sake - especially if they were about a thousand times nicer than the people you know that’re alive and all.
Лучше бы некоторые вещи не менялись. Хорошо, если б их можно было поставить в застекленную витрину и не трогать.
А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца - так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется.
Не смей называть меня «детка»! Черт! Я тебе в отцы гожусь, дуралей!
- Нет, не годишься!.. Во-первых, я бы тебя в свой дом на порог не пустил…
Когда настроения нет, все равно ничего не выйдет.
Anyway, I keep picturing all these little kids playing some game in this big field of rye and all. Thousands of little kids, and nobody’s around - nobody big, I mean - except me. And I’m standing on the edge of some crazy cliff. What I have to do, I have to catch everybody if they start to go over the cliff - I mean if they’re running and they don’t look where they’re going I have to come out from somewhere and catch them. That’s all I’d do all day. I’d just be the catcher in the rye and all. I know it’s crazy, but that’s the only thing I’d really like to be. I know it’s crazy.
Я решил сделать вот что: притвориться глухонемым. Тогда не надо будет ни с кем заводить всякие ненужные глупые разговоры. Если кто-нибудь захочет со мной поговорить, ему придётся писать на бумажке и показывать мне. Им это так в конце концов осточертеет, что я на всю жизнь избавлюсь от разговоров. Все будут считать, что я несчастный глухонемой дурачок, и оставят меня в покое.
Плохо то, что иногда всякие глупости доставляют удовольствие.
Беда мне с этими девчонками. Иногда на неё и смотреть не хочется, видишь, что она дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь. Ох эти девчонки, чёрт бы их подрал. С ума могут свести.
Я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом - ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело - ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак.
Если девушка приходит на свидание красивая - кто будет расстраиваться, что она опоздала? Никто!
Чертовы деньги. Вечно из-за них расстраиваешься.
Вообще я часто откуда-нибудь уезжаю, но никогда и не думаю ни про какое прощание. Я это ненавижу. Я не задумываюсь, грустно ли мне уезжать, неприятно ли. Но когда я расстаюсь с каким-нибудь местом, мне надо почувствовать, что я с ним действительно расстаюсь. А то становится ещё неприятней.
Пропасть, в которую ты летишь, - ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти.
Увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца – так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется. Но это редко бывает.
Я… машин не люблю. Понимаешь, мне неинтересно. Лучше бы я себе завёл лошадь, чёрт побери. В лошадях хоть есть что-то человеческое. С лошадью хоть поговорить можно…
Некрасивым девушкам очень плохо приходится. Мне их иногда до того жалко, что я даже смотреть на них не могу, особенно когда они сидят с каким-нибудь шизиком, который рассказывает им про свой идиотский футбол.
Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
Только мы обнялись покрепче, я ей вдруг говорю, что я её люблю и всё такое. Конечно, это было враньё, но соль в том, что я сам в ту минуту был уверен в этом. Нет, я ненормальный! Клянусь богом, я сумасшедший!
Вообще, если взять десять человек из тех, кто смотрит липовую картину и ревёт в три ручья, так поручиться можно, что из них девять окажутся в душе самыми прожжёнными сволочами. Я вам серьёзно говорю.
Источник – Википедия, allsoch.ru, librebook.me
НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ Роман (1951) Семнадцатилетний Холден Колфилд, находящийся в санатории, вспоминает "ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым Рождеством", после чего он "чуть не отдал концы", долго болел, а теперь вот проходит курс лечения и вскоре надеется вернуться домой.
Его воспоминания начинаются с того самого дня, когда он ушел из Пэнси, закрытой средней школы в Эгерстауне, штат Пенсильвания. Собственно, ушел он не по своей воле - его отчислили за академическую неуспеваемость - из девяти предметов в ту четверть он завалил пять. Положение осложняется тем, что Пэнси не первая школа, которую оставляет юный герой. До этого он уже бросил Элктон-хилл, поскольку, по его убеждению, "там была одна сплошная липа". Впрочем, ощущение того, что вокруг него "липа" - фальшь, притворство и показуха, - не отпускает Колфилда на протяжении всего романа. И взрослые, и сверстники, с которыми он встречается, вызывают в нем раздражение, но и одному ему оставаться невмоготу.
Последний день в школе изобилует конфликтами. Он возвращается в Пэнси из Нью-Йорка, куда ездил в качестве капитана фехтовальной команды на матч, который не состоялся по его вине - он забыл в вагоне метро спортивное снаряжение. Сосед по комнате Стрэдлейтер просит его написать за него сочинение - описать дом или комнату, но Колфилд, любящий делать все по-своему, повествует о бейсбольной перчатке своего покойного брата Алли, который исписал ее стихами и читал их во время матчей.
Стрэдлейтер, прочитав текст, обижается на отклонившегося от темы автора, заявляя, что тот подложил ему свинью, но и Колфилд, огорченный тем, что Стрэдлейтер ходил на свидание с девушкой, которая нравилась и ему самому, не остается в долгу. Дело кончается потасовкой и разбитым носом Колфилда.
Оказавшись в Нью-Йорке, он понимает, что не может явиться домой и сообщить родителям о том, что его исключили. Он садится в такси и едет в отель. По дороге он задает свой излюбленный вопрос, который не дает ему покоя: "Куда деваются утки в Центральном парке, когда пруд замерзает?" Таксист, разумеется, удивлен вопросом и интересуется, не смеется ли над ним пассажир. Но тот и не думает издеваться, вопрос насчет уток - скорее проявление растерянности Холдена Колфилда перед сложностью окружающего мира, нежели интерес к зоологии.
Этот мир и гнетет его, и притягивает. С людьми ему тяжело, без них - невыносимо. Он пытается развлечься в ночном клубе при гостинице, но ничего хорошего из этого не выходит, да и официант отказывается подать ему спиртное как несовершеннолетнему. Он отправляется в ночной бар в Гринвич-Виллидж, где любил бывать его старший брат Д. Б., талантливый писатель, соблазнившийся большими гонорарами сценариста в Голливуде. По дороге он задает вопрос про уток очередному таксисту, снова не получая вразумительного ответа. В баре он встречает знакомую Д. Б. с каким-то моряком. Девица эта вызывает в нем такую неприязнь, что он поскорее покидает бар и отправляется пешком в отель.
Лифтер отеля интересуется, не желает ли он девочку - пять долларов на время, пятнадцать на ночь. Холден договаривается "на время", но когда девица появляется в его номере, не находит в себе сил расстаться со своей невинностью. Ему хочется поболтать с ней, но она пришла работать, а коль скоро клиент не готов соответствовать, требует с него десять долларов. Тот напоминает, что уговор был насчет пятерки.
Та удаляется и вскоре возвращается с лифтером. Очередная стычка заканчивается очередным поражением героя.
Наутро он договаривается о встрече с Салли Хейс, покидает негостеприимный отель, сдает чемоданы в камеру хранения и начинает жизнь бездомника. В красной охотничьей шапке задом наперед, купленной в Нью-Йорке в тот злосчастный день, когда он забыл в метро фехтовальное снаряжение, Холден Колфилд слоняется по холодным улицам большого города. Посещение театра с Салли не приносит ему радости. Пьеса кажется дурацкой, публика, восхищающаяся знаменитыми актерами Лантами, кошмарной. Спутница тоже раздражает его все больше и больше.
Вскоре, как и следовало ожидать, случается ссора. После спектакля Холден и Салли отправляются покататься на коньках, и потом, в баре, герой дает волю переполнявшим его истерзанную душу чувствам, объясняясь в нелюбви ко всему, что его окружает: "Я ненавижу...
Господи, до чего я все это ненавижу! И не только школу, все ненавижу. Такси ненавижу, автрбусы, где кондуктор орет на тебя, чтобы ты выходил через заднюю площадку, ненавижу знакомиться с ломаками, которые называют Лантов "ангелами", ненавижу ездить в лифтах, когда просто хочется выйти на улицу, ненавижу мерить костюмы у Брукса..." Его порядком раздражает, что Салли не разделяет его негативного отношения к тому, что ему столь немило, а главное -к школе. Когда же он предлагает ей взять машину и уехать недельки на две покататься по новым местам, а она отвечает отказом, рассудительно напоминая, что "мы, в сущности, еще дети", Холден произносит оскорбительные слова, и Салли удаляется в слезах.
Новая встреча - новые разочарования.
Карл Льюс, студент из Принстона, слишком сосредоточен на своей особе, чтобы проявить сочувствие к Холдену, и тот, оставшись один, напивается, звонит Салли, просит у нее прощения, а потом бредет по холодному Нью-Йорку и в Центральном парке, возле того самого пруда с утками, роняет пластинку, купленную в подарок младшей сестренке Фиби.
Вернувшись-таки домой и, к своему облегчению, обнаружив, что родители ушли в гости, он вручает Фиби лишь осколки. Но она не сердится. Она вообще, несмотря на свои малые годы, отлично понимает состояние брата и догадывается, почему он вернулся домой раньше срока. Именно в разговоре с Фиби Холден выражает свою мечту: "Я себе представляю, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле во ржи. Тысячи малышей, а кругом ни души, ни одного взрослого, кроме меня...
И мое дело - ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть".
Впрочем, Холден не готов к встрече с родителями, и, одолжив у сестренки денег, отложенных ею на рождественские подарки, он отправляется к своему прежнему преподавателю мистеру Ан-толини-. Несмотря на поздний час, тот принимает его, устраивает на ночь. Как истинный наставник, он пытается дать ему ряд полезных советов, как строить отношения с окружающим миром, но Холден слишком устал, чтобы воспринимать разумные речения. Затем вдруг он просыпается среди ночи и обнаруживает у своей кровати учителя, который гладит ему лоб. Заподозрив мистера Антолини в дурных намерениях, Холден покидает его дом и ночует на Центральном вокзале.
Впрочем, он довольно скоро понимает, что неверно истолковал поведение педагога, свалял дурака, и это еще больше усиливает его тоску.
Размышляя, как жить дальше, Холден принимает решение податься куда-нибудь на запад и там в соответствии с давней американской традицией постараться начать все сначала. Он посылает Фиби записку, где сообщает о своем намерении уехать и просит ее прийти в условленное место, так как хочет вернуть одолженные у нее деньги. Но сестренка появляется с чемоданом и заявляет, что едет на запад с братом.
Вольно или невольно маленькая Фиби разыгрывает перед Холденом его самого.
Он проявляет благоразумие и ответственность и убеждает сестренку отказаться от своего намерения, уверяя ее, что сам никуда не поедет. Он ведет Фиби в зоосад, и там она катается на карусели, а он любуется ею.
С. Б. Белов
Холден Колфилд - шестнадцатилетний юноша из поколения тинэйджеров 50-х гг. Хотя сам он и не любит рассказывать о своих родителях и "всякой дэвид-копперфилдовской мути", но существует прежде всего в своих семейных связях. Его отец - человек с ирландской фамилией - до брака был католиком. Его родители разной веры, но, видимо, считают этот факт несущественным. X. несвойственна религиозность, хотя он верит в беспредельную доброту Христа, который, по его мнению, не мог послать Иуду в ад, и терпеть не может апостолов. X. - второй ребенок в семье, в которой четверо детей. Старший брат X. - Д. Б., - писавший прекрасные рассказы, работает в Голливуде и, по мнению X., расходует свой талант впустую. Во время войны он четыре года как проклятый торчал в армии, возил генерала в штабной машине и ненавидел армейскую службу больше, чем войну. Младшим братьям - X. и Алли - он сказал, что, если бы ему пришлось стрелять, он не знал бы, в кого пустить пулю. Второй брат X., рыжеволосый Алли, был младше X. на два года и, как считал X., раз в пятьдесят умнее его. Алли любил стихи до такой степени, что исписал строчками из Эмили Диккен-сон, которая жила у ручья, свою бейсбольную рукавицу; он был очень славный, любил хохотать. В восприятии X. Алли был настоящий колдун, потому что X. часто чувствовал, когда Алли смотрел на него. Алли умер от белокровия, и тогда X., которому было тринадцать лет, разбил голой рукой все окна в гараже, попал в больницу, и потом рука у него все время побаливала и он не мог ее крепко сжать. Младшей в семье была десятилетняя Фиби, к которой X. был трогательно привязан. X. очень чуток к фальши и выше всего в отношениях ценит искренность. Он терпеть не может кино, потому что оно испортило старшего брата, который, пока жил дома, был настоящим писателем. X. даже отказывается сниматься в короткометражке, когда его приглашают на съемки как первоклассного игрока в гольф. В кино его коробит неестественность поведения актеров.
Он понимает, что именно от кинобоевиков идут его фантазии о методах расправы с обидчиками. У него есть свое представление о том, каким должен быть Гамлет - "чудаком, немножко чокнутым", - и ему не нравится в этой роли Лоренс Оливье, который больше похож на какого-то генерала. Больше X. нравится эпизод, в котором Полоний дает советы Лаэрту, а Офелия при этом беспрестанно балуется: то кинжал вынет из ножен, то его поддразнивает, а Лаэрт делает вид, что слушает назойливые советы. Из-за нетерпимости к фальши X. не может ужиться ни в одной из школ, учась уже в четвертой по счету (как было и с самим писателем), но и из нее оказывается исключенным, поскольку не принимает многого ив учителях, и в учениках, и в существующих в школе порядках.
Год написания:
1951
Время прочтения:
Описание произведения:
Роман «Над пропастью во ржи» написал Джером Сэлинджер в 1951 году. Роман получил большую популярность и был переведен почти на все мировые языки. Стоить отметить, что роман часто подвергался критике и запрету из-за множества нецензурной лексики, которая в нем встречается. Все же можно считать, что данный роман сильно повлиял на мировую культуру второй половины 20 века.
Предлагаем вам ознакомиться с кратким содержанием произведения Над пропастью во ржи.
Семнадцатилетний Холден Колфилд, находящийся в санатории, вспоминает «ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым Рождеством», после чего он «чуть не отдал концы», долго болел, а теперь вот проходит курс лечения и вскоре надеется вернуться домой.
Его воспоминания начинаются с того самого дня, когда он ушёл из Пэнси, закрытой средней школы в Эгерстауне, штат Пенсильвания. Собственно ушёл он не по своей воле - его отчислили за академическую неуспеваемость - из девяти предметов в ту четверть он завалил пять. Положение осложняется тем, что Пэнси - не первая школа, которую оставляет юный герой. До этого он уже бросил Элктон-хилл, поскольку, по его убеждению, «там была одна сплошная липа». Впрочем, ощущение того, что вокруг него «липа» - фальшь, притворство и показуха, - не отпускает Колфилда на протяжении всего романа. И взрослые, и сверстники, с которыми он встречается, вызывают в нем раздражение, но и одному ему оставаться невмоготу.
Последний день в школе изобилует конфликтами. Он возвращается в Пэнси из Нью-Йорка, куда ездил в качестве капитана фехтовальной команды на матч, который не состоялся по его вине - он забыл в вагоне метро спортивное снаряжение. Сосед по комнате Стрэдлейтер просит его написать за него сочинение - описать дом или комнату, но Колфилд, любящий делать все по-своему, повествует о бейсбольной перчатке своего покойного брата Алли, который исписал её стихами и читал их во время матчей. Стрэдлейтер, прочитав текст, обижается на отклонившегося от темы автора, заявляя, что тот подложил ему свинью, но и Колфилд, огорчённый тем, что Стрэдлейтер ходил на свидание с девушкой, которая нравилась и ему самому, не остаётся в долгу. Дело кончается потасовкой и разбитым носом Колфилда.
Оказавшись в Нью-Йорке, он понимает, что не может явиться домой и сообщить родителям о том, что его исключили. Он садится в такси и едет в отель. По дороге он задаёт свой излюбленный вопрос, который не даёт ему покоя: «Куда деваются утки в Центральном парке, когда пруд замерзает?» Таксист, разумеется, удивлён вопросом и интересуется, не смеётся ли над ним пассажир. Но тот и не думает издеваться, впрочем, вопрос насчёт уток, скорее, проявление растерянности Холдена Колфилда перед сложностью окружающего мира, нежели интерес к зоологии.
Этот мир и гнетёт его, и притягивает. С людьми ему тяжело, без них - невыносимо. Он пытается развлечься в ночном клубе при гостинице, но ничего хорошего из этого не выходит, да и официант отказывается подать ему спиртное как несовершеннолетнему. Он отправляется в ночной бар в Гринич-Виллидж, где любил бывать его старший брат Д. Б., талантливый писатель, соблазнившийся большими гонорарами сценариста в Голливуде. По дороге он задаёт вопрос про уток очередному таксисту, снова не получая вразумительного ответа. В баре он встречает знакомую Д. Б. с каким-то моряком. Девица эта вызывает в нем такую неприязнь, что он поскорее покидает бар и отправляется пешком в отель.
Лифтёр отеля интересуется, не желает ли он девочку - пять долларов на время, пятнадцать на ночь. Холден договаривается «на время», но когда девица появляется в его номере, не находит в себе сил расстаться со своей невинностью. Ему хочется поболтать с ней, но она пришла работать, а коль скоро клиент не готов соответствовать, требует с него десять долларов. Тот напоминает, что договор был насчёт пятёрки. Та удаляется и вскоре возвращается с лифтёром. Очередная стычка заканчивается очередным поражением героя.
Наутро он договаривается о встрече с Салли Хейс, покидает негостеприимный отель, сдаёт чемоданы в камеру хранения и начинает жизнь бездомного. В красной охотничьей шапке задом наперёд, купленной в Нью-Йорке в тот злосчастный день, когда он забыл в метро фехтовальное снаряжение, Холден Колфилд слоняется по холодным улицам большого города. Посещение театра с Салли не приносит ему радости. Пьеса кажется дурацкой, публика, восхищающаяся знаменитыми актёрами Лантами, кошмарной. Спутница тоже раздражает его все больше и больше.
Вскоре, как и следовало ожидать, случается ссора. После спектакля Холден и Салли отправляются покататься на коньках, и потом, в баре, герой даёт волю переполнявшим его истерзанную душу чувствам. Объясняясь в нелюбви ко всему, что его окружает: «Я ненавижу... Господи, до чего я все это ненавижу! И не только школу, все ненавижу. Такси ненавижу, автобусы, где кондуктор орёт на тебя, чтобы ты выходил через заднюю площадку, ненавижу знакомиться с ломаками, которые называют Лантов „ангелами“, ненавижу ездить в лифтах, когда просто хочется выйти на улицу, ненавижу мерить костюмы у Брукса...»
Его порядком раздражает, что Салли не разделяет его негативного отношения к тому, что ему столь немило, а главное, к школе. Когда же он предлагает ей взять машину и уехать недельки на две покататься по новым местам, а она отвечает отказом, рассудительно напоминая, что «мы, в сущности, ещё дети», происходит непоправимое: Холден произносит оскорбительные слова, и Салли удаляется в слезах.
Новая встреча - новые разочарования. Карл Льюс, студент из Принстона, слишком сосредоточен на своей особе, чтобы проявить сочувствие к Холдену, и тот, оставшись один, напивается, звонит Салли, просит у неё прощения, а потом бредёт по холодному Нью-Йорку и в Центральном парке, возле того самого пруда с утками, роняет пластинку, купленную в подарок младшей сестрёнке Фиби.
Вернувшись-таки домой - и к своему облегчению, обнаружив, что родители ушли в гости, - он вручает Фиби лишь осколки. Но она не сердится. Она вообще, несмотря на свои малые годы, отлично понимает состояние брата и догадывается, почему он вернулся домой раньше срока. Именно в разговоре с Фиби Холден выражает свою мечту: «Я себе представляю, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле во ржи. Тысячи малышей, а кругом ни души, ни одного взрослого, кроме меня... И моё дело - ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть».
Впрочем, Холден не готов к встрече с родителями, и, одолжив у сестрёнки деньги, отложенные ею на рождественские подарки, он отправляется к своему прежнему преподавателю мистеру Антолини. Несмотря на поздний час, тот принимает его, устраивает на ночь. Как истинный наставник, он пытается дать ему ряд полезных советов, как строить отношения с окружающим миром, но Холден слишком устал, чтобы воспринимать разумные изречения. Затем вдруг он просыпается среди ночи и обнаруживает у своей кровати учителя, который гладит ему лоб. Заподозрив мистера Антолини в дурных намерениях, Холден покидает его дом и ночует на Центральном вокзале.
Впрочем, он довольно скоро понимает, что неверно истолковал поведение педагога, свалял дурака, и это ещё больше усиливает его тоску.
Размышляя, как жить дальше, Холден принимает решение податься куда-нибудь на Запад и там в соответствии с давней американской традицией постараться начать все сначала. Он посылает Фиби записку, где сообщает о своём намерении уехать, и просит её прийти в условленное место, так как хочет вернуть одолженные у неё деньги. Но сестрёнка появляется с чемоданом и заявляет, что едет на Запад с братом. Вольно или невольно маленькая Фиби разыгрывает перед Холденом его самого - она заявляет, что и в школу больше не пойдёт, и вообще эта жизнь ей надоела. Холдену, напротив, приходится поневоле стать на точку зрения здравого смысла, забыв на время о своём всеотрицании. Он проявляет благоразумие и ответственность и убеждает сестрёнку отказаться от своего намерения, уверяя её, что сам никуда не поедет. Он ведёт Фиби в зоосад, и там она катается на карусели, а он любуется ею.
Вы прочитали краткое содержание романа Над пропастью во ржи. В разделе нашего сайта - краткие содержания , вы можете ознакомиться с изложением других известных произведений.
Джером Д. Сэлинджер
Над пропастью во ржи
Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, - словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если б я стал болтать про их личные дела. Они этого терпеть не могут, особенно отец. Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чертиков. Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством. А потом я чуть не отдал концы, и меня отправили сюда отдыхать и лечиться. Я и ему - Д.Б. - только про это и рассказывал, а ведь он мне как-никак родной брат. Он живет в Голливуде. Это не очень далеко отсюда, от этого треклятого санатория, он часто ко мне ездит, почти каждую неделю. И домой он меня сам отвезет - может быть, даже в будущем месяце. Купил себе недавно «ягуар». Английская штучка, может делать двести миль в час. Выложил за нее чуть ли не четыре тысячи. Денег у него теперь куча. Не то что раньше. Раньше, когда он жил дома, он был настоящим писателем. Может, слыхали - это он написал мировую книжку рассказов «Спрятанная рыбка». Самый лучший рассказ так и назывался - «Спрятанная рыбка», там про одного мальчишку, который никому не позволял смотреть на свою золотую рыбку, потому что купил ее на собственные деньги. С ума сойти, какой рассказ! А теперь мой брат в Голливуде, совсем скурвился. Если я что ненавижу, так это кино. Терпеть не могу.
Лучше всего начну рассказывать с того дня, как я ушел из Пэнси. Пэнси - это закрытая средняя школа в Эгерстауне, штат Пенсильвания. Наверно, вы про нее слыхали. Рекламу вы, во всяком случае, видели. Ее печатают чуть ли не в тысяче журналов - этакий хлюст, верхом на лошади, скачет через препятствия. Как будто в Пэнси только и делают, что играют в поло. А я там даже лошади ни разу в глаза не видал. И под этим конным хлюстом подпись: «С 1888 года в нашей школе выковывают смелых и благородных юношей». Вот уж липа! Никого они там не выковывают, да и в других школах тоже. И ни одного «благородного и смелого» я не встречал, ну, может, есть там один-два - и обчелся. Да и то они такими были еще до школы.
Словом, началось это в субботу, когда шел футбольный матч с Сэксонн-холлом. Считалось, что для Пэнси этот матч важней всего на свете. Матч был финальный, и, если бы наша школа проиграла, нам всем полагалось чуть ли не перевешаться с горя. Помню, в тот день, часов около трех, я стоял черт знает где, на самой горе Томпсона, около дурацкой пушки, которая там торчит, кажется, с самой войны за независимость. Оттуда видно было все поле и как обе команды гоняют друг дружку из конца в конец. Трибун я как следует разглядеть не мог, только слышал, как там орут. На нашей стороне орали во всю глотку - собралась вся школа, кроме меня, - а на их стороне что-то вякали: у приезжей команды народу всегда маловато.
На футбольных матчах всегда мало девчонок. Только старшеклассникам разрешают их приводить. Гнусная школа, ничего не скажешь. А я люблю бывать там, где вертятся девчонки, даже если они просто сидят, ни черта не делают, только почесываются, носы вытирают или хихикают. Дочка нашего директора, старика Термера, часто ходит на матчи, но не такая это девчонка, чтоб по ней с ума сходить. Хотя в общем она ничего. Как-то я с ней сидел рядом в автобусе, ехали из Эгерстауна и разговорились. Мне она понравилась. Правда, нос у нее длинный, и ногти обкусаны до крови, и в лифчик что-то подложено, чтоб торчало во все стороны, но ее почему-то было жалко. Понравилось мне то, что она тебе не вкручивала, какой у нее замечательный папаша. Наверно, сама знала, что он трепло несусветное.
Не пошел я на поле и забрался на гору, так как только что вернулся из Нью-Йорка с командой фехтовальщиков. Я капитан этой вонючей команды. Важная шишка. Поехали мы в Нью-Йорк на состязание со школой Мак-Берни. Только состязание не состоялось. Я забыл рапиры, и костюмы, и вообще всю эту петрушку в вагоне метро. Но я не совсем виноват. Приходилось все время вскакивать, смотреть на схему, где нам выходить. Словом, вернулись мы в Пэнси не к обеду, а уже в половине третьего. Ребята меня бойкотировали всю дорогу. Даже смешно.
И еще я не пошел на футбол оттого, что собрался зайти к старику Спенсеру, моему учителю истории, попрощаться перед отъездом. У него был грипп, и я сообразил, что до начала рождественских каникул я его не увижу. А он мне прислал записку, что хочет меня видеть до того, как я уеду домой, Он знал, что я не вернусь.
Да, забыл сказать - меня вытурили из школы. После рождества мне уже не надо было возвращаться, потому что я провалился по четырем предметам и вообще не занимался и все такое. Меня сто раз предупреждали - старайся, учись. А моих родителей среди четверти вызывали к старому Термеру, но я все равно не занимался. Меня и вытурили. Они много кого выгоняют из Пэнси. У них очень высокая академическая успеваемость, серьезно, очень высокая.
Словом, дело было в декабре, и холодно, как у ведьмы за пазухой, особенно на этой треклятой горке. На мне была только куртка - ни перчаток, ни черта. На прошлой неделе кто-то спер мое верблюжье пальто прямо из комнаты, вместе с теплыми перчатками - они там и были, в кармане. В этой школе полно жулья. У многих ребят родители богачи, но все равно там полно жулья. Чем дороже школа, тем в ней больше ворюг. Словом, стоял я у этой дурацкой пушки, чуть зад не отморозил. Но на матч я почти и не смотрел. А стоял я там потому, что хотелось почувствовать, что я с этой школой прощаюсь. Вообще я часто откуда-нибудь уезжаю, но никогда и не думаю ни про какое прощание. Я это ненавижу. Я не задумываюсь, грустно ли мне уезжать, неприятно ли. Но когда я расстаюсь с каким-нибудь местом, мне надо п о$7
Мне повезло. Вдруг я вспомнил про одну штуку и сразу почувствовал, что я отсюда уезжаю навсегда. Я вдруг вспомнил, как мы однажды, в октябре, втроем - я, Роберт Тичнер и Пол Кембл - гоняли мяч перед учебным корпусом. Они славные ребята, особенно Тичнер. Время шло к обеду, совсем стемнело, но мы все гоняли мяч и гоняли. Стало уже совсем темно, мы и мяч-то почти не видели, но ужасно не хотелось бросать. И все-таки пришлось. Наш учитель биологии, мистер Зембизи, высунул голову из окна учебного корпуса и велел идти в общежитие, одеваться к обеду. Как вспомнишь такую штуку, так сразу почувствуешь: тебе ничего не стоит уехать отсюда навсегда, - у меня по крайней мере почти всегда так бывает. И только я понял, что уезжаю навсегда, я повернулся и побежал вниз с горы, прямо к дому старика Спенсера. Он жил не при школе. Он жил на улице Энтони Уэйна.
Я бежал всю дорогу, до главного выхода, а потом переждал, пока не отдышался. У меня дыхание короткое, по правде говоря. Во-первых, я курю, как паровоз, то есть раньше курил. Тут, в санатории, заставили бросить. И еще - я за прошлый год вырос на шесть с половиной дюймов. Наверно, от этого я и заболел туберкулезом и попал сюда на проверку и на это дурацкое лечение. А в общем я довольно здоровый.
Словом, как только я отдышался, я побежал через дорогу на улицу Уэйна. Дорога вся обледенела до черта, и я чуть не грохнулся. Не знаю, зачем я бежал, наверно, просто так. Когда я перебежал через дорогу, мне вдруг показалось, что я исчез. День был какой-то сумасшедший, жуткий холод, ни проблеска солнца, ничего, и казалось, стоит тебе пересечь дорогу, как ты сразу исчезнешь навек.
Ух, и звонил же я в звонок, когда добежал до старика Спенсера! Промерз я насквозь. Уши болели, пальцем пошевельнуть не мог. «Ну, скорей, скорей! - говорю чуть ли не вслух. - Открывайте!» Наконец старушка Спенсер мне открыла. У них прислуги нет и вообще никого нет, они всегда сами открывают двери. Денег у них в обрез.
Холден! - сказала миссис Спенсер. - Как я рада тебя видеть! Входи, милый! Ты, наверно, закоченел до смерти?
Мне кажется, она и вправду была рада меня видеть. Она меня любила. По крайней мере, мне так казалось.
Я пулей влетел к ним в дом.
Как вы поживаете, миссис Спенсер? - говорю. - Как здоровье мистера Спенсера?
Дай твою куртку, милый! - говорит она. Она и не слышала, что я спросил про мистера Спенсера. Она была немножко глуховата.
Она повесила мою куртку в шкаф в прихожей, и я пригладил волосы ладонью. Вообще я ношу короткий ежик, мне причесываться почти не приходится.
Как же вы живете, миссис Спенсер? - спрашиваю, но на этот раз громче, чтобы она услыхала.
Прекрасно, Холден. - Она закрыла шкаф в прихожей. - А ты-то как живешь?
Отлично, - говорю. - А как мистер Спенсер? Кончился у него грипп?
